1. Первый раз, когда мне захотелось потрахаться, я пошел в туалет и кончил прямо на сиденье унитаза. Общественная уборная, где мужской и женский сортир не разделяют даже мифические буковки М и Ж. Тогда я еще не озадачивался вопросом, как быть тем, кто не определился с полом. И речь отнюдь не об экзальтированных особах, возомнивших себя трапами, но типично ссущих, как только речь заходит о реальном действии - справка от психиатра, гормоны и в конце концов нож хирурга, кромсающий тот самый твой конец или наоборот пришивающий тебе член между ног.
Итак, я кончил прямо на это заляпанное отпечатками чужих ботинок сиденье. Мутновато-белые капли спермы блестели в тусклом свете электрического плафона. Новая партия неродившихся детей. Семя, которое никогда не принесет плодов.
-Покойтесь с миром, детки. Ай лов ю факин эсс эври найт, мазафака!
Я сплюнул под ноги, потом обтер хер ладонью и убрал в штаны. Трусов я принципиально не носил. Никогда не угадаешь, где тебя застанет желание потрахаться. А возню с дурацким бельем я крайне не любил. Зато вот парочка-другая резинок, всегда была припасена у меня в заднем кармане брюк. Толкаться без чертова контрацептива в чьей-то сомнительной свежести пизде или заднице - развлечение не лучшего качества. Но ебаться я люблю. Поэтому из двух зол, как говорится... То-то же.
Сигарета, так удачно забытая кем-то на смывном бачке, пришлась как нельзя кстати. Я чиркнул огоньком зажигалки и с удовольствием затянулся.... Теплый вязкий дым наполнил горло и легкие.
Твою мать! Анаша.
Я не большой поклонник дури, но сейчас почему-то не возражал. Не сказать, что с неземным наслаждением, но все-таки выкурил сигаретку. Ощущая, как тело становится легче, а привычно резкие движения замедляются.
Плавно-плавно плывут мысли в голове.
Я и сам сейчас плыву, словно крейсер, рассекая океанские волны, бесконечно-зеленую гладь воды. Люди обтекают меня, не решаясь коснуться. А я не замечаю ничего, кроме яркой лампочки маяка, так призывно мерцающего мне из туманной глубокой дали.
Вообще-то я иду в банк. Но похуй. Алкоголем от меня не несет, заявление, заботливо переписанное несколько раз (дьявол побери всех этих канцелярских крыс в белых воротничках - с их мозгодробящими правилами и бюрократическими издержками) мирно покоится на дне черного кожаного портфеля. Так что беспокоиться не о чем.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не пинуть дверь ногой. Но вместо этого открываю ее, вежливо пропуская вперед какую-то расфуфыренную фифу на каблуках. Ах, проходите, пожалуйста, ваше сучье величество! И не оборачивайтесь. скалю зубы и мечтаю съездить ей по щедро раскрашенному ебалу. Параллельно размышляя, что у меня всегда делает стойку на всякие мерзости. Но сейчас не до этого. Минутные интрижки меня не интересуют. К тому же я не шикарный чувак на ламборджини, чтобы корчить физиономию и кидать понты. Пока не шикарный чувак. Пока не на ламборджини. Но кому я вру - понтов у меня хоть отбавляй, а покорчить физиономии я и того большой охотник.
Сотрудник банка, невзрачный замученный жизнью тип (их тут клонируют что ли, ребятки? никто не в курсе, м?) посмотрел на меня каким-то слепым взглядом, словно не видя. Я подумал, что, наверное, мы - клиенты - для всех этих бумагомарателей и жопопросиживателей, такие же пустые пятна и люди-без-лица, как и они для нас.
-Значит, вы хотите взять кредит? - выдавил он из себя, наконец. Голос звучит тихо, словно шелест ветра. Или че там еще обычно шелестит. Пардон мон шеры, поэт и лирик из меня неважный.
-Да, - отвечаю. - Хочу.
И смотрю в ответ, и жду, что он скажет мне дальше.
А дальше мой замечательный финансовый консультант утыкается в экран своего ноутбука и на что-то там долго и крайне нудно медитирует.
Молчим. Минут десять молчим.
Потом гений банковского дела едва слышно выдает:
-И на какие цели вам нужен кредит?
-Конечно, чтобы открыть публичный дом для педофилов и прочих любителей собак, и снимать там жесткое порно с садо-мазо расчлененкой в трех актах. А еще я хочу легализировать эвтаназию и узаконить самоубийства. Еще у моего парня рак прямой кишки и мне некого долбить в жопу, потому что я к нему очень привязан и у меня плачет и не встает больше ни на кого, а пялить его в рот я просто устал. Кстати не хотите побыть моим партнером, после его похорон? - проносится у меня в голове единым потоком.
-Для развития бизнеса, сэр, - говорю я, тщательно укладывая ногу на ногу. Лаковым ботинком касаюсь ножки стола, постукиваю носком о металл.
Я выгляжу прилично и почти респектабельно, я умею внушать доверие и потом успешно его же проебывать.
У меня вообще много талантов, один из которых - убеждать.
Но здесь это лишнее.
-Мы проверили вашу кредитную историю, мистер ***, - вздыхает задолбанный жизнью клерк, больше не заявляя даже попытки взглянуть на меня - его внимание целиком и полностью захватил компьютер со всеми своими сводными экселевскими таблицами. Мне даже кажется иногда, что работники банка - ни что иное, как внешнее устройство к своим персональным ПК.
-И? - я выгибаю аккуратно подщипанную еще утром бровь.
-Когда деньги перечислят на счет? - я не удосуживаюсь поинтересоваться, какое решение в итоге принял банк. Я и так его знаю.
-Завтра, сэр. Завтра в течение дня.
Отлично. *** миллинов евро упадут на мой счет завтра, потом быстренько переберутся на оффшоры и...
И....
-Хорошая нынче погода, сэр, - я тоже улыбаюсь, вставая с кресла. Офисная духота начинает меня утомлять. Пальцами оттягиваю галстук, ставлю чужую подпись в красивых бумажках и выхожу из кабинета.
...................
Запись 2 2. -Значит, ты медсестра? – я поставил недопитую кружку с пивом на край стола. Жирное пенистое пятно расползлось по полированной поверхности. Хлоя кивнула, и как-то нервно дернула плечом. Из идеально ровного черного каре выбились две пряди. Она была похожа на богиню или проститутку, максимум на незамужнего адвоката средних лет – стерву и суку в одном лице. Но никак не на медсестру. Конечно, мне было в общем-то насрать, кто она и чем занимается. Но природное любопытство заставило меня продолжить беседу. Я редко прихожу в бар, чтобы с кем-то познакомится и поболтать. Если основное назначение бара – продать выпивку. То я прихожу и покупаю выпивку. Без цели на бессмысленный треп и прочее занудное бла-бла-бла, с размазыванием жизненных откровений соплями по лицу. -Тяжелая, должно быть, профессия… - вежливо-безразличный тон, не выдает заинтересованности. Хотя на самом деле мне любопытно, что заставило Хлою податься в медицинский персонал. -Я алкоголичка, - отвечает мне Хлоя. – А еще там всегда есть морфий. Я невольно бросаю взгляд на тонкие руки, взгляд скользит по птичьей худобе ключиц. Черное блестящее платье висит на Хлое словно на вешалке. Я не вижу на сгибе локтей и намека на инъекции, синие вены соблазнительно просвечивают сквозь кожу, но нет ни кровоподтеков, ни синяков. Хлоя, словно угадывая мой не озвученный вопрос, говорит: -Вены есть не только на руках. Она усмехается. Курит свою тоненькую вишневую сигаретку. -Я колю в бедро или пах. Красный лак на ногтях заставляет меня задуматься. Глубокий алый цвет без намека на царапину или трещину. Я знаю, что Хлоя лжет мне сейчас, сидит и заливает в мои уши все это дерьмо, выдаваемое за невинные фантазии. О, пардон. Выдаваемые за правду. -Хлоя, - говорю я. –Пойдем в туалет. Я хочу, чтобы ты мне отсосала. Наши глаза встречаются. Мои. Темные, словно хорошо настоявшийся чай. И ее. Серые, будто утро-в- Стокгольме. Утро в городе, где я пытался повеситься как минимум –ндцать раз. Наши глаза встречаются. И нихрена не происходит. -Хорошо, - киваю я ей. –Я хочу посмотреть на то, как ты… Она не дает мне договорить. Она перебивает, манерно морщит нос, топит сигарету в бокале с вином. -Я не буду колоться при тебе, даже не мечтай, красавчик. Хлоя усмехается, обнажая ряд красивых, нет..не зубов, скорее клыков. У нее истинно вампирская внешность. Так что меня скоро начинает тошнить от этого элитного пафоса и душевной наготы. Я представляю ее ноги в чулках. Узкие щиколотки в черных чулках со стрелками. Моя маленькая Хлоя. Дьявол в обличии женщины. Узкие щиколотки в черных чулках. Голубые вены оплетают голени. Первая стадия варикоза. Голубые вены змеятся, забитые сгустками крови. Узкие щиколотки в черных чулках. Высокие каблуки. -Хлоя, у меня на счету –миллионов евро.. Поехали со мной. Прямо сейчас. И она соглашается. Плюет на все и соглашается. И мы сбегаем из бара не заплатив по счетам. Мы сбегаем, держась за руки, словно подростки. И, конечно же, на улице идет дождь. И люди прячут лица за цветными ширмами зонтов. И воздух пахнет озоном и пылью. И машины проносятся мимо, не сбавляя скорости, так и норовя залить наши счастливо улыбающиеся физиономии брызгами грязи. И я смеюсь так, как не смеялся, наверное, с детства. И прочая лиричная хуета.
3. 2 года назад. Сладкие кошмары внушают отвращение. Пресыщенность жизнью выливается героином из вен. Пошлость стынет на губах жирным поцелуем, размазывая помаду по лицу. Чужие руки на бедрах, пальцы, проникающие в твою задницу, оставляют после себя только боль и опустошение. Май литтл бёрд, маленькая-маленькая птичка... Я лежу на диване, закинув ноги на спинку. Мне холодно - балконная дверь распахнута настеж, а худое белое тело затянуто только в узкие виниловые штаны, на груди и плечах расцветают росчерки японской татуировки. Серебристый карп смотрит на мир выпуклыми бездушными глазами, окруженный выводком оранжевых кои, суетливо раскинувшихся на ключицах... Задумчиво кручу в длинных пальцах металлическую подвеску - двойной китайский иероглиф, обозначающий "ночь, воду и луну". Луна... закрываю глаза, пытаясь вызвать в воображении тусклый светящийся диск, но передо мной качается только сверкающий в лучах прожектора дискоболл. На полу стоит почти допитая бутылка шотландского виски, его вкус застыл под языком, вызывая тошноту. Я лениво размышляю - пойти блевать в туалет или может быть сделать это прямо здесь? Поднимать разбитое тело с дивана кажется невыносимой пыткой, поэтому я свешиваюсь вниз, касаясь длинными волосами паркета цвета мокко, внутренности сокращаются, раздраженные реакцией гортани - я раздираю ее ногтями, пытаясь вызвать рвоту. Мутные белесые потоки стекают по губам. Еды почти нет, те жалкие кусочки пищи, которые можно разглядеть в луже, выплеснувшейся из желудка, напоминают пиццу. Да-да, точно. Еще вчерашним утром я и Тимми заказывали эту дрянь с грибами и ананасами и ели ее, кидаясь остатками друг в друга. Засранец Тим зарядил целым кольцом ананаса мне в лоб, оставляя склизкий пахучий след, отчего мы потом смеялись, как ненормальные, обкуренные гашишем хиппи... Что было после? Я вытираю рот тыльной стороной ладони, пачкая кожу. Что же было после? В голове кровь приливает к вискам и неприятно пульсирует. Головокружение. Судя по тому, что все тело болело и частично было покрыто свежими порезами, я соображаю, что продолжение банкета явно вышло веселым. В мозгах как сонные мухи закопошились мысли, ленивые черви воспоминаний. Думать не хотелось. Уличный ветер задувал в раскрытую дверь, принося с собой снежный вихрь - близился конец осени. Телефонный звонок был похож на удар по затылку, громкий и неприятный звук. Что за дрянная мелодия? Я нехотя, делая невероятное усилие над собой, протягиваю руку, пытаясь выудить мобильный из брошенной в угол дивана сумки. Номер неопределен. Но абонент уже доступен. Нет смысла сбрасывать. -Йо... - хриплый стон в трубку. Устало потираю глаза, смазывая остатки серых теней. -Сегодня в шесть. Клуб ***, - раздается в ответ, а после - только короткие гудки. Ну, нет-нет... Ехать куда-либо не хочется, даже сама мысль об этом кажется невыносимой. Но контракт есть контракт. Я смотрю на время, полпятого. Вот дерьмо! Значит, пора собираться. Значит, нужно затолкать себя под струю холодного душа. Значит, нужно натянуть какой-то шмот и вымыть волосы. Значит, нужно в первую очередь ширнуться.
Бьющие по ушам музыкальные биты заставляют все внутри содрогаться от спазмов. Движущиеся в едином ритме тела мелькают перед глазами размытыми пятнами. Липкие, потные, терпкие по вкусу и запаху. Мальчики-девочки-белые-черные-азиаты-цветные, все они смешиваются в пульсирующий-дышащий-единый клубок. Я пробираюсь сквозь них, ломая ногти и обдирая чулки. Наконец, я достигаю нужного мне места: приват-комната для VIP-гостей. Уверенно толкаю дверь, едва ли не с ноги. Сука. Как меня все успело достать к тому моменту. Тяжелый ботинок впечатывается в порог. Я оглядываю помещение, сожалея, что не припас для такого случая автомат запазухой. Настолько все вокруг кажется мне омерзительным. Суетливый еврей-менеджер хватает меня за запястье своими цепкими костлявыми пальцами, похожими на куриную лапу. Я слишком четко себе представляю, как бы захрустели эти пальцы, прижатые подошвой армейского сапога. Менеджер напоминает насекомое, гадкое полувысушенное насекомое. Я едва сдерживаюсь, чтобы снова не сблевать, но догадываюсь, что эти рефлексы организма мне еще явно пригодятся - в кресле, отгороженные полутемной нишей, а потому не заметные при беглом взгляде, сидят два афроамериканца. Выражаясь политическим языком. Мое лицо озаряет едкая улыбочка. Я ненавижу негров, от запаха их темной, с глянцевым блеском кожи меня неизменно начинает тошнить. "Сейчас похоже придется лизать им яйца..." - тоскливая мысль навязчиво вертится в голове. За пару лет "работы" я выучил буквально наизусть, кто и что предпочитает. Негры, как правило любят, когда им отсасывают, при этом всегда стараются вогнать свой толстый вонючий член как можно глубже в глотку, заставляя почти задыхаться. Арабы обожают долбиться в задницу, при этом пару раз от таких безумных скачек, я уходил, сплевывая кровь не только с разбитых губ, но и вытирая засохшую сукровицу с бедер. Азиаты - те вообще отличаются какой-то холодной сдержанностью вкупе с плохо скрываемой извращенностью. Я всегда знал, что будь их воля - они бы поимели меня, например, в выколотый глаз, распоротый живот или разбитый череп. Меня передергивает от всей этой мерзости. Но дело есть дело. И я буду продолжать столько, сколько потребуется, чтобы...
-Всем лежать! На пол! -На пол, я сказал! Громкие отрывистые выкрики, заглушаемые автоматной очередью. Афроамериканский бифштекс номер один валится куда-то на пол, второй успевает достать пушку, прежде чем получает свою порцию свинца в жирное брюхо. Ублюдки. Так вам и надо... - месть, это блюдо, которое надо подавать горячим. Как можно более горячим. Обжигая губы и сердце.
Так. Быстрая получасовая зарисовка. Как бы не лениться оформлять идею в нормальную лит. оболочку.
*** Когда наступает ночь, Октобер стрит пустеет в мгновение ока. Фонарщик зажигает огни, неторопливо постукивая деревянной ногой точно тростью. И начинает он всегда непременно с Октобер стрит. Никто никогда не видел Фонарщика. Но каждая собака в городе была наслышана о его страшной искусственной ноге и стеклянных глазах. Поговаривали, правда, что стеклянным был только один глаз, но проверять слухи никто не решался. Откуда появился Фонарщик, когда он пришел в Город слепнущих окон и собирается ли его покидать – было неизвестно. Вот уже несколько столетий подряд Фонарщик исправно нес свою службу, и фонари в городе ни смотря на дождь или метель зажигались по расписанию. И только самый безголовый сорванец был способен разбить цветное стекло, защищающее свечу. Обычно на следующий день такого дрянного мальчишку никто больше не видел. Фонарщика звали Джек. Конечно, вряд ли это было его настоящее имя, но другого в городе не знали...
читать дальшеПробило пять минут одиннадцатого. Время зажигать фонари. Блуберри зябко поежился. У него была назначена встреча, и он не собирался в угоду каким-то предрассудкам прятаться на целых полчаса, как все остальные люди, в дома, лавочки, бары и магазины. Блуберри переминался с ноги на ногу, цокая каблуками. Улица выглядела непривычно пустой. Было так тихо, что отчетливо слышалось, как бьют часы на площади перед ратушей. Блуберри улыбнулся, находя странно приятным чувство - остаться с городом наедине. Только он и бесконечные погасшие окна, темнеющие серыми пятнами среди фасадов домов. Вдруг до слуха Блуберри донесся какой-то посторонний, хотя и тихий звук. Он не мог понять, что является источником белого шума. Постепенно звуковые помехи, наущающие идеальную тишину, приближались. Превращаясь в отвратительный скрежет. Как будто кто-то ковырял ножом брусчатку на мостовой...
...Линн провел рукой по гладкому металлическому боку изящно изогнутого фонаря. Он был совсем еще новым. Синее прозрачное стекло красиво мерцало, отражая теплый огонек свечи. Линн снял с себя полосатый вязаный шарф и аккуратно закрепил его вокруг ножки фонаря. Они стояли на перекрестке Октобер стрит и Пятой авеню. Совсем одни. Ветер: осенний, колючий и северный завывал в водосточных трубах старых домов, что доживали свои последние годы в зыбком тумане дремоты. Они стояли так еще долго. Час, а может быть два... Редкие прохожие старались поскорее прошмыгнуть мимо, и никто не нарушал их покой. Нет, они не разговаривали. Они молчали. Фонарь мягко освещал бледное лицо и руки Линна, будто пытаясь согреть, обласкать, понежить. Но синие отблески не способны были соревноваться с ноябрьской непогодой. Наконец, Линн в последний раз осторожно коснулся губами ажурных завитушек, украшавших новый фонарь, потом достал синий маркер и нацарапал на светлой полоске шарфа короткую надпись. Blueberry. "Прощай. И будь счастлив... "
Синие, зеленые, красные, желтые, розовые, фиолетовые стекла освещают Город слепнущих окон каждую ночь, из года в год, из столетия, в столетие. В любую погоду, в дождь, в грозу или снег. А если какой-нибудь сорвиголова разобьет драгоценное, похожее на леденец стекло...
-Я ничего не делал! Я ничего не делал... Это не я! - он кричал, захлебываясь от ужаса. Тело будто задеревенело, он не мог даже пошевелиться. - Помогите, помогите, хоть кто-нибудь!.. Тишина. Тишина и скрип деревянной ноги. -Гадкий мальчишка. -Это не я, пожалуйста...пожалуйста... - он больше не мог сдерживать слез, они катились по его щекам, смешиваясь с кровью и грязью. Железная трость пробирается к нему в горло, кроша зубы, разрывая язык. Он все еще пытается кричать, дергаясь в конвульсии, точно пришпиленная булавкой таксидермиста муха. -Ты думал, я забуду. Ты думал я не найду... - острый наконечник проворачивается в глотке, прокладывая путь в пищевод. "Скрр-скрр" - шаркает хромой фонарщик по мелкому гравию чьей-то садовой дорожки. -Сээ..р.. - кое-как булькает Блуберри, оседая на землю. -про...т...те.. Стеклянные глаза смотрят на него в упор, не мигая. Фонарщик трясет головой и один вываливается ему на ладонь. Старый Джек прицельно плюет на него, тщательно размазывая слюну по глазному яблоку. Потом долго щурится, крякает, ухает и, наконец, прилаживает глаз на место. -Ну хорошо, - говорит Фонарщик. - Я прощу тебя. И почти это за честь...
Он сдержал свое слово. Он сделал его вечным. Пока в городе живет фонарщик, фонарям можно не беспокоиться. Их не тронет никто.
-Почему ты не помог ему? - Илайджа держит в руках миссис Элисон. Она довольно мурчит, когда его пальцы чешут ее за ушком. -У каждого из нас свой путь... - Линн устало садится на подоконник, откидывая на спину длинные волосы. После улицы они тяжелые, влажные, темные. -Мне снилось, что однажды ты встретишь зверя в обличье человека... - Илайджа сильно сжимает миссис Элисон так, что она возмущенно мяукает, спрыгивая на пол. -Я не боюсь... - Линн поворачивается к окну, пряча в ладони амулет Мертвой Головы. За окном моросит серый ноябрьский дождь. Время свернулось в углу у камина и тихо спит, пока в душах людей рождаются новые сказки, прорастая плотоядными цветами сквозь них.
...
Рисовать я не умею. Терпением и старательностью не обладаю. А иллюстраций хочется. Поэтому скечи для себя.
*** Жить, захлебываясь плазмой, От рассвета до оргазма, Выть на звезды в поднебесье, Есть на завтрак гниль и плесень, Верить в мертвые знаменья, Ждать затменья в воскресенье… Разум выскрести из мозга – Быть нелепым, тонким, плоским, Вечный космос прятать в сердце, И травится водкой с перцем… Череп свой дробить на части, Крыть червонно-черной мастью… Мысль сшивать одним стежком, Млечный путь пройти пешком, Пить туманность Андромеды, Кутать тело звездным пледом… Вынуть собственную душу И рассыпать в метеоры, Завязав в узлы потуже! Скоро ль будет это? -Скоро!..